...То, что паренек станет опущенным в ближайшую неделю было понятно с первого взгляда - слишком худенький, слишком по-девоченочьи робкий и миловидный. Большие глазенки смотрели с испугом и затравленностью, хотя он явно уже давно был здесь. У него были потрясающие волосы - до первого шейного позвонка, смолянисто-черные, густые, ложащиеся ровным каскадом на высокие скулы и красивую шею. Один Бог ведает, почему у него до сих пор не было тарелки с дыркой. Может, в предыдущей камере попались более-менее равнодушные или сочувствующие ребята.
То, что он был невиновен было понятно с первого взгляда. Слишком шарахался насилия, слишком много плакал по ночам, беззвучно сотрясаясь всем телом, свернувшись калачиком на грязном одеяле. Усталый, почти безразличный ко всему, запуганный и тихий, он казался тенью, мышкой в камере.
Пожизненно.
С первого взгляда непонятно было только то, что он не разговаривал. Вообще. Не говорил ни слова, обходился невнятным мычанием. Сначала от него пытались добиться хоть чего-то вразумительного, даже побили разок, но потом плюнули.
А он молчал и молчал, корябал тихонько по вечерам зарубки на стене и иногда засыпал со светлой улыбкой, обняв себя руками за плечи.