[yuki-foxy]

фемслэш выставлять не решусь, нофемслэш драбблы пока можно.

она и он/а

Она умеет хлопать дверью очень по-особенному, передавать в хлопках все свое настроение. Спешки утром на работу, усталости вечером, радостной нетерпеливости воскресных рассветов, безудержных веселий пятниц, раздражения и боли, и злости, конечно же.
Как сейчас.
Она со всей силы, с треском припечатывает дверь к косяку, по коридору чеканят ритм ее каблуки, почти-ощутимо вздрагивают ее плечи от бессильной ярости и обиды.
Он остается в комнате. Хотя, конечно, какой там "он", он - тоже она, просто волосы торчат во все стороны, как у мальчишки, курносый нос и вечно подранные в хлам коленки и локти, и полное неумение ходить на каблуках, и одна юбка в шкафу - для Особо Торжественных Случаев, все это как-то органично дополняет идеальной ровностью и отсутствием какой-либо рельефности с обеих сторон тела. Он сидит в кресле, вжавшись в спинку, словно древесный гриб на стволе, прижав коленки к подбородку, и смотрит в стену, про себя отсчитывая секунды.
Как правило, спустя несколько десятков тысяч секунд, дверь хлопала снова, тихо, устало, примирительно. Как правило, в комнату влетал ее запах - немного соленый и горький, как забытая в песке у моря сирень, отдающий сладким на самом дне носоглотки. Как правило, она вставала у окна и курила - ночной город радостно принимал в себя клубы ароматного дыма с тонких палочек никотина, стучала длинными ногтями по подоконнику и поминутно вздыхала.
Тогда можно было встать, подойти, обнять со спины, привстав на цыпочки, уткнуться носом в длинные, мягкие волосы, мелкими солнечными волнами ложившиеся на ее плечи, что-нибудь пробурчать - вполне необязательно связное или слышимое - у нее своя волна и свой радар на поимку его сигналов.
Тогда все вставало на свои места - кофе для нее, чай для него, разговоры ни о чем, распахнутое окно и шумящий, ни на секунду несмолкающий город огней внизу, августовские зарницы, майские грозы, октябрьские золотые листья, шумящие по набережным вместе с дождем, утренние перепалки "кто-быстрее-в-душ", крики "я-потерял-портфель", битые тарелки, разлитая вода из ваз, неубранная кровать и много-много всего другого, по кусочкам встающего в паззл их жизни.
Сегодня дверь не хлопнула и спустя миллион щелчков секундной стрелки по циферблату. Он вздыхает и встает с кресла, у него детские, девчоночьи пальцы на ногах и маленькие ступни - такие, что любые тапочки слетают. Зажигалка щелкает, он прикуривает ее сигарету и морщится - слишком тонкие, легкие и с ментолом. Он не курит принципиально, но иногда может.
За распахнутыми настежь створками окна - ночное море огней, город гудит и шумит всеми своими составляющими, машины сливаются в две сплошные красно-оранжевые полосы, он устало прикрывает глаза, привалившись к раме лбом.
От комнаты отрезают половину, четко разграничивая территорию прошлого и будущего, теперь тут не будет ночных молчаний на диване, заплетания ее мягких, теплых волосы в тонкие косички, разбитых ваз и запаха кофе, не будет двух зубных щеток и двух пар тапок в прихожей.
Потому что у дверных хлопков есть свой лимит.
В ту ночь он засыпает на диване, в запахе сирени и ментола. Через распахнутое окно город щедро зачерпывает и выливает в гостиную ночной прохлады, шума автострады, криков ночных птиц и шуршания дождя, не ливня, а редкой моросящей серости, оставляющей наутро только острый запах скошенной травы, свежести, до рези в глазах яркой монохромности и непонятного, тянущего в душе чувства.
Точно такого же, как хлопок двери.