нежный и грустный зомби-апокалипсис (отличное словосочетание),
сказка на ночь для тебя)
сказка на ночь для тебя)
Он ушел с утра, даже не попрощался, только кружку на столе оставил с остатками зеленого чая.Он ушел с утра, даже не попрощался, только кружку на столе оставил с остатками зеленого чая. Вышел тихо, как ходил всегда, звякнул, наверное, своими браслетами о катаны, когда дверь закрывал, но и все.
Енгук проснулся уже один, и простыня рядом была холодная, и душ не шумел за закрытой дверью.
Почему-то Енгук понял все, даже не открывая глаз.
Перевод, начальство, все дела - оно и понятно, да. Но то, что он ушел вот так, тихонько, как сквознячок, как ветер к босым ногами ласкается - рвало душу на миллиард тряпочек.
Енгук стал курить вдвое больше, работать вдвое усердней и спать вдвое меньше, потому что во снах всегда приходил он - неземной, волшебный, с копной теплых, густых волос и нежной улыбкой. Просыпался Енгук с утра неизменно напряженный, как струна, как тигр, изготовившийся к прыжку, а потом бил кулаком в матрац и сжимал на секунду простыню зубами - давал слабину.
Привязался. К мальчишке привязался, к длинноногой Принцессе, к заносчивому самовлюбленному ублюдку, с смазливым, как у бабы, личиком. К нежному, к ласковому, к такому красивому в этом своем танце с двумя лезвиями.
Выпуская пулю за пулей к мозги зомби, Енгук представлял, что это его внутренности - прогнившие, черные, пораженные страшной болезнью - разлетаются по стенам мелкими брызгами. Болезнью под регистром F63.9. Любовью.
Оставив после себя в квартире свой запах, свои тени и свой голос, он оставил в груди Енгука дыру, размером с кулак, страшную и пустую.
В нее довольно прикольно задувал ветер и там свистело - тоненько, надрывно и очень грустно.
Енгук сам не знает, чего он хочет больше - сдохнуть, чтобы больше не чувствовать себя пустым изнутри, словно стебель бамбука, или выжить, найти Джехё и просто посмотреть в его глаза.
Об этом он и думает, лежа на крыше высотки в нескольких кварталах от Эпицентра. Он зачистил здание под вечер, но ракету не запустил, только натянул второй слой проволоки внизу. Конечно, если все зомби округа придут на соблазнительный шум, никакое ограждение его не спасет, но Енгук не шумел - просто лежал, глядя в темное, звездное небо и курил сигарету за сигаретой.
Однажды они лежали так с Джехё, потому что не успевали в Центр до темноты, а ехать по шоссе ночью - верное самоубийство. В тот раз Джехё что-то нахимичил со связью и они смогли передать в Центр сообщение о том, что опасности нет, зачистка произведена, завтра утром они вернутся. В этот раз Енгук не желает и пальцем шевелить.
Будут считать дохлым - окей, они не сильно ошибаются.
Енгук невольно шарит рукой рядом, по привычке стараясь найти чужую ладонь, потом одергивает себя. Что он как кисейная барышня, ей богу? Что за романтику он разводит? Что за дебильные розовые сопли? Это работа, это конец света, блять, ему зачищать город надо, а не страдать от того, что его напарник, без году неделя, сменил распоряжением верхов место работы.
Конечно, соглашается мозг, ты прав. Смотри, говорит подсознание, какая штука! - и подкидывает Енгуку теплые губы Джехё, прикасающиеся к его груди, а сзади горят чистым светом летние звезды мертвого города.
Тише, души на крышах,
медленно дышат,
перед прыжком.
Енгук придумал себе хорошую молитву. Молебен. За упокой себя самого.
Енгук вцепляется пальцами в волосы, отшвыривает тлеющую сигарету - пепел засыпается в глаза, но он лежит молча, не шевелясь, словно окаменев. Покроется камнем - не будет так мучительно. Дырка тоже затвердеет и прекратит хлюпать болью при каждом шаге.
Это просто обида, что он не сказал. Это просто обида потому что, вроде, сдружились. Это всё, что угодно, всё, кроме...
- Всё, кроме любви, - шепчет Енгук, мучительно жмурясь и сглатывая. - Вся наша жизнь так далеко...
Нормальная, живая, простая жизнь, где можно было бы жарить блинчики Джехё по утрам, а не жрать задолбавшие их обоих консервы, где можно спать до обеда по субботам и ездить летом на море.
Забывшийся в своих мыслях, он ослабляет внимание (ладно, какое там "ослабляет", он давно уже ни о чем другом не думает). Когда Енгук вдруг чувствует движение за спиной, он успевает подскочить от неожиданности, но слишком поздно - его накрывают теплые руки и кто-то обнимает со спины, прижимаясь всем телом.
Трупами не пахнет, зомби бы не подкрались, никто не кусает...
Енгук холодеет, и это не от ветра, это от того, что он узнает еле слышный запах парфюма и шампуня, и горьковатую нотку химикатов для полировки стали - кажется, самый родной и уютный запах, который только можно вообразить. И ему кажется, что он просто сошел с ума, совсем, до конца.
- Я... Я не один, - шепчет ему на ухо Джехё, грея своим дыханием, а потом сжимает руки крепче. - Но без тебя - просто никто.
Енгук не поворачивается долгих несколько минут, и Джехё обходит его сам, неуверенно разжав объятия, заглядывает в лицо - несчастный, тихий и кроткий, как попавший в капкан лис.
Капкан своих чувств.
- Енгук?.. - он тянет свою вечно ледяную руку к его щеке, а Енгук неверяще накрывает его пальцы своей ладонью.
Когда Джехё снова обнимает его, оказавшись на его коленках, Енгуку кажется, что его сердце вставили ему назад, и дырку закрыли. Просто Джехё, когда уходил, не заметил, что к нему приклеилось чужое сердце и выдрал его, а теперь они, как кусочки паззла, встали на место, и все снова хорошо.
- Я не могу без тебя.
- Я люблю тебя.
Они говорят это одновременно, Джехё улыбается недоверчиво, уголками губ, а Енгук разглядывает его лицо, словно они не виделись десять лет.
На деле - больше.
- Я так скучал...
Это снова получается в один голос, и Енгук думает, что если Джехё скажет еще хоть слово - он себя больше не контролирует, поэтому когда Джехё открывает рот, чтобы сказать, - Енгук знает, что, потому что у них кабель натянут, невидимый Блютус, по которому передается все, не скрыться, не утаить, ни чувств, ни мыслей, я слышу все твои мысли - он просто дергает его к себе и припечатывает к своим губам.
Когда небо над головой прочерчивает падающая звезда, Енгук загадывает желание без слов, и он знает, что загадал Джехё, потому что Джехё лежит головой на его коленях, вцепившись пальцами в штанины,
словно просит прощения,
но Енгук простил ему все на сотню жизней вперед,
и он только гладит его своей теплой ладонью по волосам.