спойлерыДжехё танцует у костра, у него заплетаются ноги, но спину он держит ровно, и Джехё особо никто не нужен, пока есть он, костер до неба да звезды на головой.
- На веревки от тени мячик жизни лови, - немного не в ноты, но таким красивым, грудным голосом тянет парень, пощелкивая свободной рукой, той, в которой не зажата бутылка. - Так уж вышло, что ведьмы невезучи в любви!
Он пьет из горла размашистыми глотками, а Енгук смотрит, как дергается его кадык на фоне огня.
Джехё смеется, роняя пустую бутылку, и срывается на бессвязный крик, первобытные песни, в которых только танец, да тон важны. Джехё танцует - в огромной, грязной рубахе, в коротких, грубых штанах, босиком - абсолютно дикий пережиток прошлого в опасной близости цивилизованного мегаполиса, а он танцует, и золотая серьга блестит в его ухе, и браслеты щелкают кожей и металлом, а девушки у костра подхватывают нехитрую мелодию улюлюканьем и звоном своих браслетов да ударами по бубнам и барабанам.
Банг Енгуку жутко немного, но Джехё вдруг падает на траву рядом с ним - загорелый, горячий, шумящий чистой, шальной кровью, белозубый и веселый.
- Ай, яхонтовый, малахитовый мой, давай погадаю тебе? Давай погадаю, девку красивую, денег, власти, славы, чего хочешь, изумрудный, холодный, как снега Севера? Что нужно тебе для счастья в твоем городе, яхонтовый?
Джехё смеется, сжимает его ладонь - он удивительно теплый и сухой, совсем не мокрый, каким Енгук его думал только что - взопревшим, лихим, разошедшимся, смеется, зубами своими сверкает, Енгуку кажется, что Джехё - мощнейший алкоголь, накротик и афродизиак разом, и его надо запретить к продаже, употреблению и пропоганде.
И пусть с утра он проснется голым, обокраденным, жалким, сегодня он тянется раскрытой ладонью к лицу молодого цыгана, заправляет ему волосы за ухо, задержавшись на сережке, и шепчет:
- Подари мне память. И я буду счастлив.