демонические дела давно минувших лет.

[yuki-foxy]

фаноны + скучные пересказы всем известного
это я так отлыниваю от отчетов!

- Я собираю войско, - выдыхает Аввадон.

- Я собираю войско, - выдыхает Аввадон.
Так, словно мысль какую-то свою продолжает.
Но если он это всерьез, значит, в его голове никакие не мысли, а дивная звенящая пустота. Баал даже прислушивается - но слышит в темноте только дыхание, и дыхание оседает теплом на его обнаженном плече.
- Я видел... Видел. - это звучит так уверенно и просто, как будто одно только "видел" должно мигом все объяснить. Баал закатывает в темноте глаза, но молчит, позволяя брату говорить и дальше - а тот знай себе отпускает вожжи, забывается, трепет, разморенный долгими ласками и теплом бесконечных покрывал ложа.
Трепет и трепет - про контракты, про Владыку, что влез в его контракт и освободил ту сторону от уплаты долга, про то, что Владыка слаб, раз поступает так. Слушал и думал лениво - с каких это пор Аввадон так поглупел, или это его напускной инфантилизм въелся в него окончательно? Слушал и думал о том, что Аввадона скоро не станет, и некому будет приходить к нему по ночам, и что, наверное, придется искать кого-то еще. И не испытывал по этому поводу никаких чувств. Кажется.
Беловолосый - сам себе идиот. Долго варил предателей - сам стал предателем. Долго разжигал войны, вот и сам ввязался в войну. Долго разрушал - теперь разрушат его.
Баал посмеивается в темноте и лениво гладит брата по спине.
Пусть идет.
Пусть.

...А потом он будет смотреть, как по белой коже ползут красной паутинкой трещины, чернеют, наливаются болью. Как будут хрустеть сломанные рога и вывернутые на цепи руки, как обугливаются ноги в пламени, защиты от которого нет - ведь сам Мессир лишил его сил.
Аввадон свисал с цепи с зале, переломанный, сжеванный в неясное месиво - третий Лорд, повелитель войск, жалкий предатель. Мессир позволил делать с ним все, что хочется - Баалу почему-то хочется. Хотя, какая разница, почему? Разрешили - делай. Особенно, когда это старший, ранее могущий тыкнуть тебе, поставить на место в любой момент.
В каждый удар Баал вкладывает всю злость, какая только у него есть. Он иногда представляет на его месте Астарота, чтобы удар был еще тяжелее, и хлещет плетью и мечом, прижигает и плавит, протыкает и режет.
Первым делом он вырвал ему глаза - чтобы не моргал, чтобы не смотрел ошарашенно, как, ты - ты ему сказал?
Конечно сказал, ничтожное ты отродье, недостойное шестого Круга.
На плитки сползают, чавкая и разрывая мышцы, отсеченные крылья. Аввадон корчится на цепи, но молчит, молчит из последних сил, сплевывает собственный язык - и молчит.
Баал бесится и снова и снова заносит руку для удара.
И что-то не так.
Что-то - не так.

Преданность Мессиру - первостепенно в демонической природе. Если демон бракованный, как Аввадон, то Мессира надо известить об этом как можно раньше. Баал и так долго тянул, молчал, потому что Аввадон однажды пришел к нему поговорить, а потом остался до утра. И еще раз. И еще.
Никто ничего не запрещал - но было странно.
А теперь - войско, подумать только! Стоило Аввадону переступить порог, Баал отправился к Владыке и выложил все, что услышал сам.
Преданность Мессиру - а там и поощрение, и сила. Возможность ломать голыми руками того, кто щелчком пальца мог сделать с ним все, что угодно. Убивать его, и смотреть заинтересованно, как умирают сильнейшие - Аввадон вдруг задрал подбородок, будто вслушивался во что-то, будто видел своими провалами пустых глазниц, а потом уронил голову, когда меч Баала погрузился ему в грудь по рукоять.
Дернулся несколько раз, заскреб когтями по полу, затих и истаял черной дымкой.
Звякала в тишине окровавленная цепь.

Шестого Круга не дали - Мессир лично занялся им. Аввадона забывали стремительно - будто того и не было никогда. И Баал в какой-то момент позволил памяти скользнуть и упасть; шестой Круг пуст и там когда-то кто-то был - а сейчас какое дело? Сейчас надо заниматься своей работой и иногда раздавать Астароту тычки, впрочем, умеренные, потому что неумеренных ему хватило и на первый раз.
И что-то скребло на подкорке иногда, когда он смотрел на смятые покрывала своего ложа. Скребло и тут же затихало - да и мало ли воспоминаний бродит в темноте сознания? Он живет не первую тысячу лет.

Мессир всячески поощрял его, приближал к себе, баловал (Астарот бесился умеренно, сохраняя гордое достоинство правой руки Владыки Ада), потому неудивительно, что на Коронацию в Сакти он взял их двоих. Баал и Астарот цеплялись и переругивались в дороге, Мессир посмеивался. Все шло своим обыденным чередом - пока они не переступили порог дворца Сакти.
Мессир скользнул ленивым взглядом цепких глаз, задержался на ком-то в толпе, но лицо его осталось бесстрастным. Баал отметил толпу ангелов, Повелительницу Снов и ее помощника, Империю Кошмаров, прибывшую в числе первых, а еще кучи и кучи разнообразнейших людей, чьи пороки так и манили на поиграться - и с легкого кивка Мессира отправился веселиться. Маскарад ведь?
Ваттенцы держались особняком, переговариваясь, в основном, с Даэджи, Ильма, в лице принцессы Йоханны, оправдывая воздушность, порхали тут и там. Фотия резали глаз ярким пламенем одежд - молодая королева и два ее сына. Баал разговорился с страшим, душа которого и без всяких контрактов после смерти полетит прямиком в Ад, а потом зацепился взглядом за младшего. Тот был бледен, неестественно бледен для жителя пустынь, и волосы его подходили, скорее, снежным шапкам гор Ильмы, чем пескам Фотия. Он улыбался краешком губ, вежливо и ровно общался с каждым, и ответно смотрел на Баала - не отводя зеленых глаз.
Хочу себе, думает Баал. И улыбается принцу.

Маттиас умирал как-то стремительно, словно лучину, вяло тлеющую до этого момента, вдруг подожгли. На красном красного не видно - у него текло по пальцам и капало с губ на пол. Баал раздосадованно вздыхал, чувствуя смутное беспокойство, и предпочитал думать, что беспокоится он о том, что не успеет предложить контракт и не получит себе - а ведь надо поторопиться. Ангелы в него вцепятся, как только последний вздох сорвется с его губ.
И что-то крутилось в душе, скользкое и противное. Если бы, конечно, у Баала была бы душа.

Маттиас упал прямо рядом с ним - два шага отошел от Мессира, с которым о чем-то беседовал, и рухнул, как подкошенный. Баал шагнул вперед, неуверенный, что порыв "Лекаря, лекаря!" Мессир одобрит, поэтому просто неловко перетаптывался рядом, глядя на недвижимую спину. Абсолютно и бесповоротно мертв.
А потом что-то случилось, и Маттиас вдруг громко сообщил, что ушиб колено. И встал, отряхивая шаровары и сверкая широкой улыбкой.
- Что?.. - начал было Баал, а потом похолодел, когда зеленые глаза встретились с его.
- Ну привет, брат, - хмыкнул Аввадон.

В Ильмийском шатре переливались привезенные королем и принцессой бабочки, и весь переливался Аввадон - растекался по софе, кружил по коврам, смеялся раскованно, поил ваттенского короля афродизиаком, улыбался Астароту.
Баал чувствовал, как сводит скулы, как каменное выражение лица прирастает маской. Он ждал удара, ждал немедленных и унизительных приказаний - за все, что было. Не ждал объяснений - Мессир делал то, что считал нужным, хоть это и было в высшей степени глупостью, но было его волей. Все эти годы Баал думал, что убил Аввадона, а тот просто развоплотился, следуя вовремя отданному приказу "Не будь".
Аввадон молчал, позвякивал сережками и браслетами, носился по дворцу, приставая то к тем, то к этим - форменный шестнадцатилетний юнец.
Третий Лорд Ада.
Демон войны.
Баал не знал, что ему делать. И не знал, как называется все то, что в нем ворочалось страшным комком. Просто плыл следом - напряженно смеялся и поддерживал глупые затеи.

А потом Мир щелкнул пальцами,
и привычный мир перестал существовать,
и Баал корчился на полу от бесконечной нестерпимой боли, которая, казалось, разрывала каждую клеточку тела, и слепо шарил руками,
и чувствовал знакомые руки в своих волосах.
И утыкаясь в колени дергающегося Аввадона, он думал, что все это - бесконечная непоследовательная глупость,
если бы, конечно, у него еще оставались силы думать.

В океане всех немыслимых чувств, в одночасье свалившихся на Баала, особенно выделялось невыносимое уныние по поводу всего вот этого. Впрочем, еще хорошо опознавалась радость - стоящий рядом взъерошенный Аввадон, проживший семнадцать лет меж людей и сполна заразившийся их мироощущением, выглядел несчастным, ошалевшим и переживающим шторм страстей. Или это не радость, а "злорадное торжество"? С наименованием еще предстояло разобраться.
И с собой тоже.
Все, что ощущалось все это время - было прозаично и глупо. Злость, ревность, зависть - все это было привычно и знакомо, просто обрело название. А вот любовь, сострадание, милосердие и прочие глупости казались болезненной опухолью в мозгу. Было противно вообще даже осознавать, что ты знаешь, что это такое хотя бы примерно по меркам людей.
А еще было неприятно понимать... понимать... понимать...

Аввадон рядом беспардонно повис сначала на шее у Создателя, а потом у Владыки, лишив Баала возможности выпалить что-нибудь такое, о чем бы он потом пожалел.
Собственно, оно и к лучшему.
Наверное.
Этого Баал знать не мог.