Самолет приземляется в Хитроу далеко заполночь, на иллюминаторе расцветают редкие крупные капли.Самолет приземляется в Хитроу далеко заполночь, на иллюминаторе расцветают редкие крупные капли. В позднем октябре сыро и ветренно, и эта тоскливая лондонская серость пробирается даже сюда, в теплый, окутанный ароматами путешествий и Дьюти-Фри салон. Эллисон рядом потягивается, на секунду прогнувшись в спине, а потом отбрасывает волосы со лба. Мелькают кольца на пальцах и матовый черный маникюр. Она специально сделала черный. "Похоронный", — как она мрачно окрестила его в салоне.
Рейн хмыкает своим мыслям и первый встает снимать их ручные клади с полок.
Багажную ленту они ждут тошнотворно долго. Вообще, Рейн считает, что они могли бы обойтись ручными кладями, они тут на три дня, но Эллисон одарила его таким взглядом, что без слов стало понятно, что без трех пар туфель она сюда не приедет. Для него всегда была загадка, как она не терялась в своем гардеробе. Причем, он даже не занимал всю комнату, как считали многие фанаты, наоборот, был довольно компактным, но она все равно умудрялась чем-то забивать целый чемодан и потом это реально все носить, ни разу не повторяясь. Хотя смысл запрещать девушке выглядить красиво, когда она на всех обложках журналов для девочек-подростков?
На выходе из аэропорта их уже ждут, водитель сам забирает чемоданы, пока Рейн и Эллисон устраиваются на заднем сидении. Машина трогается, навигатор показывает почти два часа от аэропорта до особняка Хэтвордов, по радио бормочет какое-то английское инди, Seafret, кажется, и Рейн впадает в привычную полумедитацию, когда спать не хочется, но и сосредоточиться на какой-то одной мысли не выходит, только смотреть за окно на темные поля родной земли. Рядом слышится шорох, долетает теплая волна цветочного парфюма и на плечо опускается тяжесть чужой головы. Рейн немного думает, потом аккуратно пропускает сзади руку и обнимает Эллисон за талию, подвигая чуть ближе. Она, кажется, чуть улыбается этому.
Они это называют дурацким словом "репетировать" между собой. Когда нет камер и журналистов, потенциальных фанатов с телефонами или чего угодно еще, можно не держать лицо и не играть роль, но почему-то иногда какой-то странный порыв не душится на корню, и чтобы сгладить неловкость паузы, они говорят "Я репетирую".
Я репетирую — когда после тренировки Эллисон, проходя, убирает мокрые волосы с его лба и почему-то задерживается, улыбаясь.
Я репетирую — когда в общежитии он заходит к ней обсудить вопрос по тактике матча, а в итоге лежит головой на ее коленях и смотрит в потолок, мучительно подыскивая еще какую-то тему, которой можно зацепиться.
Я репетирую — когда она сидит на подлокотнике его кресла в комнате отдыха перед тренировкой и ее пальцы гладят тыльную сторону его ладони, лежащей на ее бедре.
Словом, одна сплошная сцена и вечная подготовка к тому, чтобы не оплошать, когда надо будет давать очередное интервью. Впрочем, это помогает, и это самое главное.
Машина паркуется на мелком гравии у главного входа, когда время неумолимо приближается к четырем утра. Пока неразговорчивый водитель выгружает их багаж, Рейн наклоняется к лицу Элли — та спит по-детски беззащитно и абсолютно крепко. Организм, привыкший все время куда-то нестись, прыгать, бегать, преодолевать часовые пояса и сдавать сессию, давно научился выжимать максимум отдыха из любого создавшегося положения. Поэтому, конечно, она не просыпается ни с первого, ни со второго раза. Только на третий сонно моргает, и в полумраке ее темно-зеленые глаза кажутся черными.
Стюарт приезжает только утром, он предупреждал, но наученная прислуга и без напоминаний встречает их по струнке, провожая в разные комнаты. Рейну почему-то не нравится, что их селят в разные крылья, но спорить бессмысленно, во всяком случае сейчас, и он желает Эллисон доброй ночи или хотя бы ее остатка и уходит первым.
Утро начинается непростительно рано, но разница в часовых поясах спасает, поэтому Рейн даже чувствует себя отдохнувшим, когда спускается на завтрак. Все уже здесь, Стюарт, неприлично бодрый для человека, который работал всю ночь, Эллисон с идеально уложенными локонами (почему-то Рейн вспоминает, что она тратит по полтора часа на мытье головы и укладку и невольно думает, спала ли она вообще) и внезапно даже Менси, которая обычно не пропускала визиты друзей, но никогда не приезжала к первому дню. И пока девочки болтают о чем-то, хихикая и ожесточенно жестикулируя, Стюарт передвигает Рейну по столу папку с будущими делами и некоторыми вопросами по партнерству с Морияма, и привычная рутина дел захлопывает пасть на этом дне.
Эллисон уезжает к своим родителям почти сразу после завтрака, на ней молочная атласная блузка, мини-юбка, черный тренч и ботфорты на стандартно невозможно высоком каблуке. Рейн выходит попрощаться и успевает поймать ее пальцы в ладонь, пока Стюарт раздает какие-то указы прислуге. Ее глаз за стеклами солнцезащитных очков не видно, но почему-то Рейн знает, как она смотрит. Поэтому не отпускает ее руку чуть дольше, чем следует для дружеского жеста.
День проходит напряженно и мучительно-долго, по каким-то вопросам они расходятся быстро, над какими-то приходится посидеть, привычно выискивая ту грань, в которой все останутся довольны исходами. Почти час суммарно Рейн проводит на телефоне, прыгая с английского на японский в разговоре, где-то его даже умудряются довести до чего-то похожего на раздражение. Легкие вопросы, правда, тоже есть, и они выглядят почти невинно — организовать товарищескую тренировку экси с английскими спортсменами, автограф-сессия, участие в шоу. Они взяли такой курс в пиар-компании, потому что капитан новых "Химер" был англичанином по крови, да и его "девушка" тоже, Менси, бывшая троянка и лисичка, переехала в Лондон, и это накладывало определенный отпечаток. Пока это работало только в плюс, фанаты писались кипятком и радовались новым пейрингам для своих фанфиков, спортсмены имели возможность выбить денек отдыха в новом городе и устроить себе кто обзорную экскурсию по пабам, кто смотр самых диких музеев.
Где-то в обед Рейн пишет Эллисон СМС-ку с вопросом, как ее дела, но она даже не читает сообщение и не заходит в сеть. Она так делает, когда у нее тренировка или макияж "дымчатая стрелка с тремя градиентами", словом, в вопросах исключительной важности и сосредоточения. Впрочем, она прекрасно знала, что разговор ее ждет не из легких. Поэтому и взяла свои лучшие ботфорты.
"Красивые женские ноги перевернули не одну страницу истории" — однажды глубокомысленно изрек Кевин на какой-то вечеринке, наблюдая как Эллисон у стойки бара заказывала коктейль, отставив левый носок чуть в сторону. Рейн тогда даже ему почему-то захотел врезать, но не врезал, а потом списал это на нечеловеческое количество алкоголя в крови.
Но сегодня Рейн сомневается, что умопромрачительные ноги Эллисон помогут ей в вопросах с родителями — разве что убежать. Но надеется на лучший исход.
Она возвращается ближе к вечеру, когда начинается дождь, и на ужин не выходит, сославшись на то, что поела у родителей. Рейн безучастно ковыряется в своей тарелке, слушая тиканье часов и поддерживая разговор о чем-то невероятно важном и максимально необязательном со Стюартом. Минутная стрелка прилипает к циферблату и отказывается шевелиться. Рейн начинает упражняться внутри своей головы в выдумывании разных поводов перенеси дела на завтра, и ни один пока не кажется достаточно хорошим, но положение вдруг спасает Менси. Она встает, что-то шепчет на ухо Стюарту и тот извиняется, поднимаясь из-за стола. Уже от двери Менси на секунду разворачивается и выразительно стреляет глазами в сторону другой двери. Рейн дожидается, пока за ними закроется дверь и тоже поднимается со своего места.
Дверь в комнату Эллисон оказывается незаперта, а сама она обнаруживается почти сразу, темным силуэтом на фоне окна. Она оборачивается на звук двери, но увидев Рейна ничего не говорит и почти сразу поворачивается обратно. В изящно отставленной руке у нее бокал как будто бы нетронутого вина. Не женщина, а картинка.
Рейн прекрасно понимает, что все расспросы будут неуместны, да и она все равно ничего не расскажет, если не захочет, поэтому просто подходит вплотную сзади, упираясь одной рукой в подоконник рядом с ее бедром, и она со вздохом откидывает голову назад, к нему на плечо. В темноте тикают часы, шумит по стеклу дождь и глухо ворочается гром где-то далеко-далеко над полями. Рейн прижимается носом к ее макушке, она пахнет новым ароматом Кристиана Диора, чуть-чуть сигаретами и красным вином.
Почему-то ему кажется, что она чего-то от него ждет, но он не знает, чего, и поэтому задает самый логичный вопрос из всех возможных:
— Сделать что-нибудь для тебя, что тебя сейчас порадует?
Эллисон молчит долго, а потом отставляет бокал в сторону и поворачивается к нему, улыбаясь той хитрющей улыбкой человека, который задумал какую-то очередную непоправимо дурацкую, но очень веселую авантюру.
— Да. Порепетируй со мной.
И первая привстает на цыпочки.
Они в принципе никогда не переступали эту черту и не позволяли себе целоваться — на камерах или где-то ещё. Это было бы слишком, а для публики достаточно и так, мимолетного касания губ к щеке, чтобы подогреть фанатов и таблоиды. И поэтому нынешняя репетиция вообще непонятно к чему, да и репетиция ли это, и вообще, что это все такое и закрыл ли он дверь... Или уже все равно, закрыл или не закрыл, уже и так понятно, что они оба влипли. Он гладит ее по спине, по выпирающим позвонкам, она пропускает руки под его пиджак, пробегая пальцами по пояснице, поцелуй затягивается сильно дольше репетиционного, она выдыхает ему в губы секунду и прижимается снова, и емко, наверное, Рейн выразил бы всю эту ситуацию, в которой они оказались как "Нам пиздец", но это если бы он сейчас мог о чем-то таком подумать. Но может и права была Скарлетт О'Хара, говоря "Я подумаю об этом завтра", может, иногда в этом и выход, подумать обо всем завтра.
Или вечером.
Или хотя бы через пять минут.
Но точно никак не прямо сейчас.
Прямо сейчас Рейн чувствует, как Эллисон хихикает в поцелуй и улыбается сам, обнимая ее крепче.
Просто жесть, ну ничему жизнь не учит, хотя казалось бы, два взрослых, умных человека... были.
Теперь они, походу, два отчаянных авантюриста.
Ну, может это и не плохо. Они же играют в экси, авантюр и азарта не избежать, в конце-то концов.
...Где-то в другом крыле Менси продолжает убеждать Стюарта в необходимости перестановки тумбочек в библиотеке прямо сейчас и неотложно, и едва заметно улыбается себе под нос.