В комнатах отделений никогда не бывает по-настоящему темно.В комнатах отделений никогда не бывает по-настоящему темно.
Неоновая подсветка по периметру пола и потолка, которая приглушается, но не выключается до конца. Блики фонарей и проходящей по далекому куполу ряби, днем и ночью, в начале каждого часа, корректировка и обновление погодных условий. Отсветы в зеркале, беззвучно отмеряющие секунды часы, светящиеся из стены. Всполохи, шорохи, отражение в пузатом боку бутылки на тумбочке. Искра, которую ловит его качающаяся в ухе сережка.
Одеяло обычно сбивается и перекручивается где-то в ногах, влажная простыня липнет к телу, а его невыносимо длинная дурацкая челка колет глаза, потому что он низко роняет голову, почти прижимаясь лбом к ее лбу. Ей нравится смотреть в его зрачки, расширенные к золотистой радужке.
В этом нет ничего такого сокровенного, они же, в конце концов, не из Алетрис какого-нибудь, где это все возвышенно и важно. И не из Брахмачарьи, чтобы делать из этого невероятный акт на пять часов. Они вообще пришли к этому как-то цинично и прагматично, Волю, что ли, восстановить... Или это был тот день, когда Орбитальная Четверка в очередной раз закатила свою подпольную тусовку, и кто-то растворил какую-то дрянь в бутылке (Конвергенцию?), от которой потащило абсолютно всех, даже обычно более-менее сдержанного Цериса. Тогда Кайо и Илай, кажется, пошли за алкогольной заначкой за корпус, а закончили тем, что долго целовались под каким-то деревом, как малолетки, которым просто срочно нужно получить вот такой эмпирический опыт в своей жизни. Опыт оказался положительным во всех отношениях, и это естественным образом зашло дальше.
Кайо не строит иллюзий насчет основы этих отношений, но обе стороны все устраивает (во всяком случае, пока), и с некоторых пор это стало каким-то ритуалом (опасное слово в этой Академии), так почему нет.
Раздеваются они часто как-то буднично, вся стадия подготовки разложена, как лаборантская работа по инструкции. После случая под деревом Илай редко целует ее первой, но отвечает сам, если она инициирует. Это нормально, в этом жесте многовато личного, а личным делать такие вещи не стоит.
Что бесит, так это то, насколько он нежен в процессе. Бесит натурально, очень злит, потому что для кого этот вагабондский цирк и почему бы не перестать делать вид, что тебя подменили? Это какой-то ненастоящий Илай, а его вылизанная хорошая версия. Кайо такой расклад не очень устраивает, и она иногда раздраженно оставляет ему длинную царапину от ногтя на спине, перечеркивающую его татуировку. На всю спину, заползая на плечи, у него набита огромная змея (ну конечно, кто бы сомневался). Какие-то линии, треугольники, абстрактные геометрии струятся по левой руке. Ближе все к глазам, если повернуть голову, оказывается дымок и шипастая ветка на запястье.
У него даже татуировки щерятся зубами вовне, все, что угодно, лишь бы не подпустить этот мир к себе больше, чем нужно.
Мир он не подпускает, а ее почему-то да. Кайо лень копаться в потемках его башки, хоть в самые неподходящие моменты сознание и закольцовывается только в эти мысли. За что он там держится в своей жизни, с кем борется и почему ему обязательно надо идти по самому острому краю, балансируя с нахальной улыбкой, никому не давая влезать в душу, ни с кем никогда не разговаривая ни о чем, что болит? Почему надо носить эти сраные очки, отшучиваться, слушать, манипулировать, втягивать ее в сомнительные авантюры, но никогда по-настоящему не рассказывать, как далеко он уже зашел? Почему иногда он приходит к ней в отделение, молча, игнорируя ледяной взгляд Йегера, заваливается прямо в ботинках к ней на кровать, закидывает руку поперек ее живота и лежит, не шевелясь, возможно не дыша, возможно имитируя труп, потому что живые люди обычно не зарывают себя на такое дно?
Кайо ждет того дня, когда ей наконец станет наплевать, но он пока не наступает.
Пока наступают только эти чудовищно неуместные жесты. Он проводи носом по ее шее, и она тут же мстительно запускает когти в его плечи.
После секса Илай обычно садится в кровати, спиной к ней, и закуривает, и в этом жесте нет ничего от каких-то томных романных пассажей времен старой Терры. Ему просто лень надевать штаны и идти к окну, поэтому он курит так, роняя пепел в ковер и даже не заботясь по этому поводу. В полумраке кольца змеи на его спине поблескивают влажными чешуйками, и Кайо кажется, что она чуть-чуть шевелится, сытая, как будто укладывается поудобнее.
Вспыхивает огонек сигареты.
Тахир ненавидит этот запах. Он всегда его чувствует, проветривай, не проветривай — без разницы. Он чувствует его, когда приходит, и его лицо едва заметно перекашивает. Кайо знает, что не от запаха, а от того, что и кого он символизирует. Но Тахир никогда не говорит ничего вслух, держится подчеркнуто-вежливо, не роняя своего достоинства. Кайо думает, интересно, а если бы было наоборот, то что бы сделал Илай? Набил бы Алетрису лицо при всех? Наверное, нет, слишком неизящно. Или да, ведь в конце концов, Илай бывает импульсивным... Вся эта теоретизация в любом случе разбивается о самое начало мысли: никогда не будет наоборот, и Илай не будет на этом месте.
Кайо очень ждет того дня, когда ей станет все равно. Лучше бы он наступил до того дня, как Цензорат начнет вытрясать из него душу. До того, у него коротнет имплант. До того, как его увезут на принудительное перевоспитание с машинным навязыванием интроектов, потому что вскроется, сколько запрещенки он распихал по всем тайникам Академии и сколько сомнительных действий провернул с этой запрещенкой в процессе. До того, как с ноги вломится Ойкумена Лакхезис, и выяснится, что он ее генетический наследник, а еще сын Императора, и еще проект НКР, и вообще Илая нет, он андроид, которым управляет Мастер. Тысяча конспирологических теорий, и все ему подойдут.
Илай тушит сигарету в чашке с остывшим чаем, поворачивается к ней (желтые глаза в фиолетовом свете неона странно светятся), наклоняется, оперевшись на ладонь, и зачем-то целует в лоб. И начинает одеваться.
До отбоя минут семь, скоро вернутся Юлианна и Тахир. Первая будет отстраненно-доброжелательно выполнять вечерние процедуры, а второй (незаметно по его мнению) сжимать от злости зубы, заметив засосы на шее Кайо. Холодный воздух из открытого настежь окна, будет холодить босые пальцы. Подушка будет пахнуть не ее волосами.
Всю ночь ей будет снится бег по кромке черного засасывающего внутрь водоворота, бессмысленный, выматывающий, в попытке то ли выбраться самой, то ли вытянуть кого-то за спиной, то ли, то ли, то ли...
Утром она подумает, что, может день, когда ей стало все равно, настал. Но потом Илай, лохматый, с не по уставу подвернутыми рукавами кителя, пошлет ей короткую кривую ухмылку на плацу в знак приветствия на утренем построении, и все повторится.
И повторится.
И повторится.