in peace - vigilance, in war - victory, in death - sacrifice!
#Дом2к16 #фиклоподъехало #этопиздецулиточка
не читать дальше.Они живут у Групи. Нет, у Эффи. Они договорились звать друг друга "нормально" и жить тоже "нормально". Хотя, конечно, никто не может запомнить сложное "Саукдыз", хоть и старается.
Это тоже нормальное имя в нормальном мире?
Они живут в нормальном мире у Эффи уже два дня. Завтра поезд в Петербург, а пока они то ли у друзей друзей, то ли у вообще у незнакомых людей, но Эффи все устроила, так что все хорошо.
Все и правда хорошо: осознание, что тесная двухкомнатная квартира забита людьми создает ощущение уюта и безопасности Так было в Доме: всё всегда битком. Очень непривычно жить в квартире, и непривычно выходить не во двор, а сразу на улицу, и непривычно видеть столько людей на этой улице. Первый день Алиса никуда не выходила -- испуганно мотала головой, упиралась, когда ее звали, а потом почти расплакалась, так что Эффи и Саукдыз оставили ее дома и пошли на прогулку одни. Вернулись с продуктами, пошли готовить, спалили ужин. Смеялись на кухне. Алиса сидела все время, не шелохнувшись, под окном.
Она думает, что совершила ошибку. Мама так и не позвонила, хоть Алиса и ждала: сидела, глядя на экран телефона. Чуда не произошло до сих пор, потому что мама, конечно, забыла, что у нее был Выпускной. Возможно, она и про дочку забыла. Алиса не хочет звонить сама. И в Москву не хочет. Все важные вещи давно растерялись и забыты, все умещается в рюкзак и сумку. Она едет в Петербург с Эффи и Саукдызом. Она оставила в Доме свою майку с Тинкербелл, запасной платок и Опиума.
Мама не позвонила, в квартире много народа. В соседней комнате какие-то люди, которые смотрят на нее как на циркового зверька. Издеваются, просят "повторить", потому что "не расслышали". Ребята защищают ее, но ребята не будут защищать ее всю жизнь.
Хорошо, что она уехала с Багирой. По крайней мере, ее кто-то обнимает перед сном. Правда сбежать из таких объятий трудно: сегодня пришлось потратить почти полчаса, чтобы выскользнуть незамеченной и не разбудить.
Ей жалко забытую майку. Конечно, она оставила ее специально, думала, символ такой, полегчает. Не полегчало.
Ей жалко забытого Опиума. Она думает, кому позвонить, чтобы узнать, где он лежит, а еще лучше -- куда пойти, чтобы его встретить.
Она прислоняется лбом к прохладному стеклу, закрывает глаза и представляет.
Как тихо открывает калитку Дома или перелезает через забор. Дом спит. Ему тихо и чуть прохладно: внутри почти никого нет. Мальки на каникулах, а старшие остались звенеть только на стенах и в комнатах на плакатах: еще не высохли лужи пива из-под их бутылок, не стерлись их следы и отпечатки, не поменяли их простыни на кроватях. Еще лежит майка с Тинкербелл под ее подушкой. Пока мальки не вернулись, не разворошили все как маленькие шакалы, не передрались за кольца Чёрта и бубен Пепла. Дому спокойно, и он спит. Ему что-то снится.
Она идет по дорожке босиком, ей тихо и чуть прохладно. Шуршат полувысохшие цветы на клумбе. Там похоронен воробей.
Смерть больше не придет к нему, а она придет, прямо сейчас. Опустится рядом и немного посидит. Воткнет в холмик сорванный цветочек. Спи спокойно.
Эффи ворочается во сне за ее спиной, АлисаДинь вздрагивает, не открывая глаз, Дом подергивается дымкой, но разглаживается, и она идет дальше. Чуть быстрее, потому что хочет оставить за спиной Алису, стряхнуть ее и отправить обратно под бок Саукдыза. Алиса тут не нужна, хватит и Тинкербелл.
Катись к Чёрту, Алиса.
Дверь распахивается ей навстречу и Дом сглатывает ее. Она внутри длинного темного коридора. Бесконечного коридора, уходящего вперед и назад, вверх и вниз. По стене плывет рыба-кит-удильщик. Плещет хвостом, а потом сворачивает и ныряет в буквы, рябь проходит по бесконечным объявлениям, стихам и признаниям в любви. Когда-то коридоры были шире, но стены столько раз закрашивали, пытаясь замуровать в них каждый выпуск, что коридор сузился, схлопнулся, стал кроличьей норой, стенки которой пульсируют тысячами жизней и историй.
Коридор сжимается и Динь ложится на пол, обхватывает колени и закрывает глаза, слушая шепот стен. Она ждет, это пройдет. Такое случается, это нестрашно, просто Дому снится что-то. Какой-нибудь 1956 год. Или 1998. Или 2003. Какие-то лица, чьи-то порванные штаны, разбитые гитары, рассыпавшиеся бусы. Спрятанный где-то ножик, перерезавший однажды девичье горло. Спрятанная где-то девочка с перерезанным горлом. Спрятанная где-то в коридорах Тинкербелл.
Это проходит, она открывает глаза, поднимается и идет дальше.
Пол коридора покрыт асфальтом с длиной сплошной полосой. Динь опускает глаза, стараясь ступать четко по желтой линии, а когда поднимает, видит далекие горы, в которые дорога упирается, и указатель, на котором написано, что мотель через 6 километров. В небе подмигивает яркой звездой рыба-удильщик и уплывает к солнцу.
Она уже поняла, что сегодня не вышло. Раз дорога и пустыня, никакой травы, а значит никаких кочек и никаких маленьких норок, где могли бы жить чудесные юркие змейки. Ей обязательно надо туда, где трава, деревья, норки и змейки. Дорога с пустыней ей совершенно ни к чему. Можно развернуться и уходить, но совсем не хочется.
Где-то далеко, наверное за горами, раздаются выстрелы, и их эхо разносится над молчаливой землей. Динь никогда не добиралась до гор и не знает, что за ними, но каждый раз придумывает новое, чтобы было интереснее. Она идет, не сбавляя шагу, и футболка и Тинкербелл на груди намокает от жары. Мотель виднеется вдалеке смутным силуэтом, и она рассеянно думает, что успеет туда до того, как солнце окажется в зените. Там старые простыни и обои в дурацкий цветочек, пахнет плесенью в номерах. Она попросит комнату, войдет, задернет шторы и ляжет на кровать. Будет смотреть в потолок и считать вспышки молний, а потом ее сморит сон. Она заснет, а солнечный луч, забившийся в щель между занавесок, будет ползти по полу, подбираться к ее кровати, цепляясь, взбираться на одеяло, а потом доберется до ее лица и резанет по глазам...
...Алиса открывает глаза. За окном рассветает и первый розоватый луч светит прямо на нее. За спиной сопит Саукдыз. Часы на стене показывают половину пятого. Она вздыхает и переступает с ноги на ногу: к пяткам пристала асфальтова крошка, хотя, может, это просто грязь и крошево печенья, потому что хозяева давно не убирались. Она щурится на восток, потом задергивает шторы и возвращается на свое место. Саукдыз обнимает ее, не просыпаясь, и она, согретая его рукой, быстро засыпает.
И ей ничего не снится.
Она снится Дому.
Твой одинокий выстрел
Заставит меня вздрогнуть.
Заставит меня вздрогнуть.
не читать дальше.Они живут у Групи. Нет, у Эффи. Они договорились звать друг друга "нормально" и жить тоже "нормально". Хотя, конечно, никто не может запомнить сложное "Саукдыз", хоть и старается.
Это тоже нормальное имя в нормальном мире?
Они живут в нормальном мире у Эффи уже два дня. Завтра поезд в Петербург, а пока они то ли у друзей друзей, то ли у вообще у незнакомых людей, но Эффи все устроила, так что все хорошо.
Все и правда хорошо: осознание, что тесная двухкомнатная квартира забита людьми создает ощущение уюта и безопасности Так было в Доме: всё всегда битком. Очень непривычно жить в квартире, и непривычно выходить не во двор, а сразу на улицу, и непривычно видеть столько людей на этой улице. Первый день Алиса никуда не выходила -- испуганно мотала головой, упиралась, когда ее звали, а потом почти расплакалась, так что Эффи и Саукдыз оставили ее дома и пошли на прогулку одни. Вернулись с продуктами, пошли готовить, спалили ужин. Смеялись на кухне. Алиса сидела все время, не шелохнувшись, под окном.
Она думает, что совершила ошибку. Мама так и не позвонила, хоть Алиса и ждала: сидела, глядя на экран телефона. Чуда не произошло до сих пор, потому что мама, конечно, забыла, что у нее был Выпускной. Возможно, она и про дочку забыла. Алиса не хочет звонить сама. И в Москву не хочет. Все важные вещи давно растерялись и забыты, все умещается в рюкзак и сумку. Она едет в Петербург с Эффи и Саукдызом. Она оставила в Доме свою майку с Тинкербелл, запасной платок и Опиума.
Мама не позвонила, в квартире много народа. В соседней комнате какие-то люди, которые смотрят на нее как на циркового зверька. Издеваются, просят "повторить", потому что "не расслышали". Ребята защищают ее, но ребята не будут защищать ее всю жизнь.
Хорошо, что она уехала с Багирой. По крайней мере, ее кто-то обнимает перед сном. Правда сбежать из таких объятий трудно: сегодня пришлось потратить почти полчаса, чтобы выскользнуть незамеченной и не разбудить.
Ей жалко забытую майку. Конечно, она оставила ее специально, думала, символ такой, полегчает. Не полегчало.
Ей жалко забытого Опиума. Она думает, кому позвонить, чтобы узнать, где он лежит, а еще лучше -- куда пойти, чтобы его встретить.
Она прислоняется лбом к прохладному стеклу, закрывает глаза и представляет.
Как тихо открывает калитку Дома или перелезает через забор. Дом спит. Ему тихо и чуть прохладно: внутри почти никого нет. Мальки на каникулах, а старшие остались звенеть только на стенах и в комнатах на плакатах: еще не высохли лужи пива из-под их бутылок, не стерлись их следы и отпечатки, не поменяли их простыни на кроватях. Еще лежит майка с Тинкербелл под ее подушкой. Пока мальки не вернулись, не разворошили все как маленькие шакалы, не передрались за кольца Чёрта и бубен Пепла. Дому спокойно, и он спит. Ему что-то снится.
Она идет по дорожке босиком, ей тихо и чуть прохладно. Шуршат полувысохшие цветы на клумбе. Там похоронен воробей.
Смерть больше не придет к нему, а она придет, прямо сейчас. Опустится рядом и немного посидит. Воткнет в холмик сорванный цветочек. Спи спокойно.
Эффи ворочается во сне за ее спиной, АлисаДинь вздрагивает, не открывая глаз, Дом подергивается дымкой, но разглаживается, и она идет дальше. Чуть быстрее, потому что хочет оставить за спиной Алису, стряхнуть ее и отправить обратно под бок Саукдыза. Алиса тут не нужна, хватит и Тинкербелл.
Катись к Чёрту, Алиса.
Дверь распахивается ей навстречу и Дом сглатывает ее. Она внутри длинного темного коридора. Бесконечного коридора, уходящего вперед и назад, вверх и вниз. По стене плывет рыба-кит-удильщик. Плещет хвостом, а потом сворачивает и ныряет в буквы, рябь проходит по бесконечным объявлениям, стихам и признаниям в любви. Когда-то коридоры были шире, но стены столько раз закрашивали, пытаясь замуровать в них каждый выпуск, что коридор сузился, схлопнулся, стал кроличьей норой, стенки которой пульсируют тысячами жизней и историй.
Коридор сжимается и Динь ложится на пол, обхватывает колени и закрывает глаза, слушая шепот стен. Она ждет, это пройдет. Такое случается, это нестрашно, просто Дому снится что-то. Какой-нибудь 1956 год. Или 1998. Или 2003. Какие-то лица, чьи-то порванные штаны, разбитые гитары, рассыпавшиеся бусы. Спрятанный где-то ножик, перерезавший однажды девичье горло. Спрятанная где-то девочка с перерезанным горлом. Спрятанная где-то в коридорах Тинкербелл.
Это проходит, она открывает глаза, поднимается и идет дальше.
Пол коридора покрыт асфальтом с длиной сплошной полосой. Динь опускает глаза, стараясь ступать четко по желтой линии, а когда поднимает, видит далекие горы, в которые дорога упирается, и указатель, на котором написано, что мотель через 6 километров. В небе подмигивает яркой звездой рыба-удильщик и уплывает к солнцу.
Она уже поняла, что сегодня не вышло. Раз дорога и пустыня, никакой травы, а значит никаких кочек и никаких маленьких норок, где могли бы жить чудесные юркие змейки. Ей обязательно надо туда, где трава, деревья, норки и змейки. Дорога с пустыней ей совершенно ни к чему. Можно развернуться и уходить, но совсем не хочется.
Где-то далеко, наверное за горами, раздаются выстрелы, и их эхо разносится над молчаливой землей. Динь никогда не добиралась до гор и не знает, что за ними, но каждый раз придумывает новое, чтобы было интереснее. Она идет, не сбавляя шагу, и футболка и Тинкербелл на груди намокает от жары. Мотель виднеется вдалеке смутным силуэтом, и она рассеянно думает, что успеет туда до того, как солнце окажется в зените. Там старые простыни и обои в дурацкий цветочек, пахнет плесенью в номерах. Она попросит комнату, войдет, задернет шторы и ляжет на кровать. Будет смотреть в потолок и считать вспышки молний, а потом ее сморит сон. Она заснет, а солнечный луч, забившийся в щель между занавесок, будет ползти по полу, подбираться к ее кровати, цепляясь, взбираться на одеяло, а потом доберется до ее лица и резанет по глазам...
...Алиса открывает глаза. За окном рассветает и первый розоватый луч светит прямо на нее. За спиной сопит Саукдыз. Часы на стене показывают половину пятого. Она вздыхает и переступает с ноги на ногу: к пяткам пристала асфальтова крошка, хотя, может, это просто грязь и крошево печенья, потому что хозяева давно не убирались. Она щурится на восток, потом задергивает шторы и возвращается на свое место. Саукдыз обнимает ее, не просыпаясь, и она, согретая его рукой, быстро засыпает.
И ей ничего не снится.
Она снится Дому.
Так далеко, но я буду
Идти по азимуту,
Пока не найду эту дверь
К тебе.
Идти по азимуту,
Пока не найду эту дверь
К тебе.
@темы: when my demons hide., те миры., Изнанка
спасибо
мне кажется, это не конец, меня прям переехало игрой))